УГ. Мариничева. Я оставлю тебе
Источник: Учительская газета, Москва Дата выпуска: 04.03.1997 Номер выпуска: 8 Заглавие: Дары от Ольги Мариничевой "Я оставлю тебе..." Вместо завещания ...Я живу среди вас, Среди вас и уйду. Отлетающим ветром наполню зарю. Вместо слова "Прощай", Вместо слова "Люблю" Колокольчик хрустальный Я вам подарю. Все кругом мрут (я не о войне, а о тыле). Я им говорю: хорош умирать, мужики, скоро здесь никого не останется, все там соберетесь. А нам тут как? За здоровьем следите, курите меньше и, Бога ради, ну хоть чуть-чуть поменьше работайте! Стыдятся. Вздыхают. Глаза опускают. И опять за свое: газеты делать, законы сочинять, педагогику двигать, школами руководить... И дым столбом. В больницах, в реанимации, под капельницами - все равно работают, а их соратники то и дело в палату шныряют, прячась от медсестер. Я злюсь: "Учтите, - говорю я им в начале прошлой осени,- я с вами в вашу общую братскую могилу не пойду, я вам даже цветочка на могилку ни одного не посажу, даже и не надейтесь!" А Симон Львович Соловейчик, главный редактор газеты "Первое сентября", смеется: "А мы тебя туда с собой и не возьмем!" Накаркала: Не взяли... дин за другим осенью прошлого високосного года ушли Олег Семенович Газман, педагог и ученый, и Симон Львович Соловейчик. Оба некролога не были озвучены по телевидению. Газетчик, тем более главный редактор педагогической, а не политической газеты, - это же не телезвезда... Хотя обидно немного, что телезрители так и не узнают, что, как в тележурналистике России, номером первым был Влад Листьев (это теперь всем известно), так и в газетном деле - Симон Соловейчик, что тоже стало ясно в нашем кругу после его смерти. Недаром у меня как-то родилась строчка: "Смерть - добытчица смысла". Ну а о кончине педагогов тем более не принято широко оповещать общественность, даже если это такой талантище, как Олег Газман. Но - массовая же профессия! То ли дело видные деятели литературы, искусства, политики, большой науки... вот тут я бы поспорила: люди того круга, о которых я пишу вот уже третье десятилетие, могли бы стать потрясающими актерами, режиссерами, музыкантами - их одаренность плещет через край. Но они просто поняли то, что еще в начале века понял певец Большого театра Станислав Теофилович Шацкий, когда вместе с женой, тоже актрисой того же театра, и группой единомышленников, людей большого искусства, резко бросил блистательную карьеру и ушел работать к детям - беспризорникам. ...А знаете, как называет свои совершенно волшебные песни и блистательно-талантливую прозу известный бард, он же педагог Юрий Устинов? "Отходы производства". И в этом нет никакого кокетства. Он - Мастер. Он умеет мастеровито растить детей. А все остальное - "отходы производства". Переполненные залы песенных фестивалей на его концертах нужны ему были только для того, чтобы зарабатывать деньги на детские летние горные экспедиции. Но теперь при нынешних ценах на продукты и снаряжение это мизерные доходы, так что гастроли он прекратил. то я к тому, что я горжусь тем, что судьба ввела меня в круг этих блистательных людей, сознательно отказавшихся от славы, оваций, юпитеров, хотя очень многие из них имеют для всего этого вполне реальные основания. Но они тоже поняли то, что еще в начале века понял Шацкий: ни один самый ошеломляющий успех, ни один самый восхитительный спектакль так не потрясает, как лучик робкой надежды, вспыхнувший в затравленных глазах чумазого мальчугана в ответ на твои слова, твое прикосновение. И нет высшего дара, и нет высшего доверия, чем рука ребенка, тихо вложенная им в твою ладонь. (Конечно, только если ты сам призван и лучик этот зажечь, и ладошку всем сердцем ощутить). верю: в новом тысячелетии самые высокие конкурсы будут в педагогические вузы, но и принимать абитуриентов будут совсем другие люди, и руководить высшей и средней школой - тоже другие. А учиться там будет потруднее, чем нынче на мехмате или физтехе МГУ, а попасть - не легче, чем в актеры. Вот тогда-то те, будущие, сами и раскопают по подшивкам газет, по тоненьким книжечкам (толстые книги большинству из этих людей писать было просто некогда)... - фу-ты, простите, я и забыла, что незачем будет им рыться в пыли архивов, у них у всех уже тогда будет Интернет! Ну вот, тогда-то они сами и свяжут воедино те прорывы, те открытия в области человековедения, которые были сделаны в России кругом этих людей во второй половине ХХ века. Свяжут - а затем уже сами без труда вычислят и сам круг этих не очень-то известных в своем веке подвижников, для этого у потомков и своего ума хватит. Может быть, еще и поэтому никто и никогда в этом моем кругу вовсе не думал ни о каком таком бессмертии в памяти потомков - ну их, потомков этих, сами разберутся, а тут и без этой славы хлопот полон рот с их юными пока предшественниками, которые буквально шагу ступить этим людям не дают, гроздьями на них висят, будто те медом намазаны. Оттого-то эти взрослые с будущим накоротке. еще раньше ушли Володя Матвеев, Виктор Малов, Таня Миледина... Нас можно назвать кругом реформаторов школы, коммунарским братством - не важно. (В советские времена в реакционных кругах школьного отдела ЦК КПСС и Академии педагогических наук СССР нас называли мафией педагогических публицистов и педагогов). А важно то, что круг этот редеет. И я уже начинаю чувствовать себя специалистом по некрологам, ловя себя на мысли при очередной встрече: что же самое главное вот в этом дорогом и еще живом лице, вон в том?.. Чтобы не забыть написать потом. Типун мне на язык! Тогда я переключаюсь и для разнообразия начинаю задумываться о собственных похоронах - ведь все самой надо заранее продумать и оставить четкие инструкции, иначе устроят рев, а я терпеть не могу, когда ревут. Нет уж, не надо мне тогда никакой панихиды... Может, это кощунственно, но я рада, что я их, моих любимых, мертвыми так и не видела (болела во время их похорон), кроме Володи Матвеева... И правильно, что не видела. Потому что смерть - это неправда. Ведь сказано в Писании, что Иисус, сын Божий, своею смертью смерть попрал. А кому же еще верить, как не Ему. от они и остались у меня в памяти: веселые, живые. Я так и говорю по-прежнему: "К Симе пошла". То есть в редакцию его газеты, которую он завещал сыну Артему. Но все равно - к Симе. Жаль только, у них там теперь без него такая суета, что кофе никто не предложит. А Сима всегда предлагал. И обедом кормил. Кончилась моя лафа... В памяти осталась - теперь уже навеки - последняя встреча: он тогда после очень долгой болезни вдруг неожиданно для всех поднялся, встал, ожил, по три статьи в номер стал писать и даже в редакцию приехал. Я пришла с очередной заметкой, он, как всегда, заказал для меня кофе, а сам сразу по нескольким телефонам бодро и четко разговаривает, статьи от сотрудников принимает, знаками передо мной извиняясь. А я ему говорю: "Ничего-ничего, ты не отвлекайся, я вот просто тут сижу, кофе пью, на тебя гляжу, как ты работаешь - и радуюсь". А он мне в ответ - с улыбкой: "И я тоже просто смотрю на тебя - и радуюсь!" Вот эта картинка и есть моя правда, моя реальность: напоследок с радостью глянуть друг на друга и - до встречи! Так говорили друг другу, прощаясь, блистающие чайки в повести Ричарда Баха "Чайка по имени Джонатан Левингстон", когда кто-то из них исчезал, просто переходя в следующее, высшее измерение полета. Хоть и трудный то был переход... Ну а до той поры, до той дальней и неведомой нам встречи - чем жить? Чем занять руки и душу, чем спастись от неизживной тоски? Мы - детские работники, мы любим не только работу, но и игру, она спасает. Даже когда ночью все эти смертные мысли в голову лезут. Мой друг и коллега Валера Хилтунен недавно сказал: "Я тут как-то уснуть не мог, слонов считал, потом надоело, стал считать, сколько людей ко мне на могилу придет, досчитал до 252 человек и уснул". А я вот решила... завещание составлять. Не всерьез, вроде понарошку, но и - по правде. Это ведь самое интересное в книгах и фильмах: кому что ушедший в мир иной оставляет тут, на земле. Вот как Мэйсон, например, из недавней серии вечной "Санты-Барбары". А так как у нас в России опять возрождена частная собственность, то и завещания будут приобретать все большее значение. Когда, например, нам с коллегами по "Комсомолке" удалось приватизировать по нескольку соток земли с ветхим домиком (бывшее издательское дачное хозяйство), то я заявила моему шестилетнему племяннику Феде, что раз тетя у него теперь собственница, то дачу эту я ему лично оставлю в наследство. Прошло довольно много времени с того разговора, и вот как-то раз, возвращаясь с ним с речки, я от нечего делать стала перечислять: все свои архивы тебе оставлю, и книги, если успею издать, и дневники... Федор терпеливо и внимательно слушал, но в итоге это дитя времен приватизации не выдержало и возопило: "А дачу?!!" - "Ну уж это само собой!" И мы оба рассмеялись. от такая игра мне подходит: в завещание. Только прижизненное. Я люблю делать подарки - и зачем же надо ждать последнего часа, чтобы, вскрыв пакет, объявить "последнюю волю"? К тому времени еще что-нибудь под рукой заведется, но и сейчас у меня много даров и много друзей. Правда, кроме дачи и квартиры, мои дары в долларах, как и в рублях, практически не имеют никакой ценности - так, чепуховина всякая, засохший цветочный сор, стекляшки, самодельные рисунки и прочий вздор... Но за каждой вещичкой - чьи-то судьбы, мои мысли... Поверьте, сердечного золота за этими вещицами много стоит. Я просто богачка неслыханная. Кого люблю - тому дарю. Пока живу - дарю. Дарить для меня - это как дышать. Итак, как в песенке поется: "Я оставлю тебе эхо лестниц и шорох шагов"... Но конкретнее об этом уже в следующий раз.
Письмо авторам
|