Владимир КОКАШИНСКИЙ
ЭТЮД о САЛАВАТСКОЙ ЗАЖИГАЛКЕ
У меня в руках два тетрадных листочка, неодинаковым почерком. В который никак не могу поверить, что вздорный наговор на себя, что так ведь я теперь знаю этого парня, знаю, соврал, а просто с бесстрастной добросовестностью составил это свое «жизнеописание» — описание пяти прожитых дней. Вот оно, я привожу его дословно.
«.Вторник. Спал до одиннадцати. Встал, поел. Побродил по городу. Снова лег спать. Вечером встретил дружка. Ходили вместе. Потеряли перчатки. С огорчения купили две бутылки — одну красную, одну белую. Выпили все. У автобусной остановки встретили мужика, намылили морду...
Среда. Спал долго. Зашел в горком комсомола в поисках какого-нибудь дела. Но там сказали, что, пока не начну учиться или где-нибудь работать, ничего мне не поручат. Вечером с друзьями выпили. Долго шатались безуспешно. Наконец нашли девочек...
Четверг. День прошел неинтересно. Никаких событий не было. Сходил в женское общежитие. Вернулся, лег спать. Вечером пришли бабы, пошли вместе в ресторан. На обратном пути встретили мужика, набили морду...
Пятница. Сидел в камере без горячей пищи целый день.
Суббота. Давали горячую пищу, но без выхода на прогулку...»
А другой его листочек заполнен уже не затупившимся карандашом, а чернилами, буквы выглядят аккуратнее и даже орфографических ошибок меньше.
«Сразу как пришел в коммуну, я бросил старых друзей, и все стало по-новому. У меня стало мало свободного времени. Коммуна — это школа подготовки комсомольских вожаков, коммунаров честных и правдивых во всех отношениях — в личной и в общественной жизни. Здесь мы вырабатываем в себе волю и умение неуклонно идти к намеченной цели. Коммуна живет правильно, но можно лучше и интересней. Почти половина дел у нас берется на аврал и штурмовщину. Надо правильно распределять силы и время, тогда можно будет больше сделать полезных дел».
Поверите ли, что первый листочек от второго, сейчас мною процитированного, отделяют всего лишь четыре месяца...
Сначала в Салават приехала Таня Позднякова, молодой искусствовед из Ленинграда. Она заходила в школы, в индустриальный техникум, производственно-технические училища... Впрочем, о том, как все это было, пусть лучше рассказывают сами ребята. У меня —груда коммунарских анкет. Они достаточно красноречивы.
«Однажды к нам в техникум пришла девушка. Мы сидели на каком-то скучном комсомольском собрании. Кто-то из наших «руководителей» объявил, что сейчас несколько слов скажет Таня Позднякова, приехавшая по заданию ЦК ВЛКСМ. Таня заговорила как-то по-особенному. Она рассказала о той работе, которая задумана ЦК, обо всем хорошем, что будет делаться у нас, и что все это мы будем делать сами. Это нас заинтересовало, и однажды мы с ребятами собрались и пошли к Тане. На наших занятиях она рассказывала об искусстве, иногда читала стихи. Было очень интересно. Скоро приехал Валера. Вот с этого момента, по-моему, стала организовываться коммуна. Мы начали готовиться к Неделе искусств...»
«Неделя искусств» — грандиозное для Салавата мероприятие, полностью подготовленное и проведенное подростками, было первым делом, сплотившим чрезвычайно разношерстный коллектив в единое целое. А потом последовали один за другим пятнадцать вечеров поэзии, проведенные во Дворце культуры, в техникуме, в производственно-техническом училище, в читальном зале городской библиотеки, на специальном сборе призывников. Салаватские магазины впервые намного перевыполнили план... продажи поэтических сборников.
Вечерами стихи звучали на салаватских улицах. На «Броде» — там, где «трудные» шлялись в поисках развлечений. Это производило ошарашивающее впечатление, когда один из их кумиров появлялся со своей неразлучной гитарой и начинал вдруг... Нет, не то, к чему они все привыкли — не импровизировать блатные песни, а читать хорошие стихи. Лирические и гражданственные. Здорово читал. А потом пел песни — те, свои, привычные. Контраст был потрясающий, а «дружки» мотали себе на ус. Значит, не дешевым агитатором сюда заявился этот парень, а просто обрел что-то им неведомое и важное. А он небрежно оглядывал «аудиторию» и говорил:
— Стихи — это не забава. Стихи — это тоже революция.
Как-то самый маленький «шкетик» Коля Б. плаксиво сказал;
15
— Если бы я не заикался, не хуже тебя бы читал...
для народа.
— А ты приходи к нам в коммуну, будешь гвозди заколачивать, картины развешивать, мы выставку готовим. Получишь эстетическое наслаждение,— козырял гитарист.
Художественные выставки, подготовленные ребятами, следовали одна за другой: выставка работ из мастерских московских художников, выставка произведений башкирских художников. Ребята сами ездили в Уфу, сами отбирали картины в музеях и салонах. Выставка эстампа, выставка детского рисунка, выставка художественной фотографии и книжной иллюстрации. Коммунары сами отбирают и выставляют картины, они же и экскурсоводы на своих выставках. А для этого, конечно, нужны знания. В коммуне проводятся занятия в специальной школе искусств. Книги и брошюры по искусству, которых в Салавате не так уж много, переходят из рук в руки.
«Читаю книги об искусстве, о прекрасном,— говорится в одной из анкет,— начал читать об искусстве кино, об искусстве театра, о труде актера и режиссера. Правда, в последнее время читать некогда. Думаю после сдачи экзаменов серьезно заняться эстетическим образованием».
Как-то мы сидели в штабе, обменивались впечатлениями о последней передвижной выставке российских художников, побывавшей в Салавате. Рахим Нигматул-лин был экскурсоводом на этой выставке. Оказался среди посетителей какой-то знаток. Завел у одной из картин с Рахимом разговор о древнерусском зодчестве.
— Ни с того ни с сего. А что я мог ему сказать?
—огорчался Рахим.
— Я ведь еще ничего не смыслю в эстетике старого.
— И тут же обратился к нам, «старшим»:
— Скажите, а где достать «Греческую мифологию»?
— Фокус-мокус,— сказал один мой друг, когда я рассказал ему о том, что видел в Салавате.
В самом деле, надо объяснить, как все это произошло, что это была за волшебная спичка, от которой все вдруг так загорелось. Вообще надо ответить на бесчисленное множество «как» и «почему», возникающих при знакомстве с делами салаватских коммунаров. Прежде
всего я спрашиваю себя: зачем для всех этих дел нужна коммуна, своего рода особая организация? Почему то же самое давно уже не сделали школы, техникумы, училища Салавата?
Поначалу казалось, что все дело только в организаторах ребячьей коммуны, в тех нескольких энтузиастах, которые приехали в Салават и занялись здесь подростковой проблемой. Казалось, стоит только им уехать и все развалится, «мальчики с поднятыми воротниками» снова отправятся на пресловутый «Брод». Впрочем, эти, прошедшие школу коммунарского воспитания, пожалуй, и не отправятся. А другие? Те, что сейчас только начинают тайком курить в подворотнях и поджигают газеты в чужих почтовых ящиках? Что будет с ними?
Но вот по разным причинам энтузиасты-организаторы распрощались с Салаватом, и тогда коммуну возглавили сами ребята. Так что дело, наверное, не только в личностях, а в самих принципах ребячьей организации.
Вернемся к письмам, процитированным мною вначале. В первом «жизнеописании» того парня потрясают не столько сами факты, сколько их полная «ненарочность», их абсолютная случайность. Ни воля, ни сознание, ни чувства не управляют прожитым днем. Никакой попытки как-то организовать течение Бремени.
Это то состояние, при котором от человека можно ждать самых противоречивых поступков. В зависимости от того, что от него потребуют внешние обстоятельства, кто его поведет, кто и какой толчок даст его инертной воле. Да, он был циником, «жизнеописание» представляет собой документ достаточно циничный. Но это опять-таки тот самый цинизм нравственной инертности — безразличное, пассивное отношение к добру и злу.
Таковы они в большинстве, мальчишки и девчонки с «Брода». Они мотаются по нему, зеленея от скуки. Кто придет и увлечет их хоть чем-нибудь? Придет "фраер" — они, может быть, пойдут за ним, увлеченные романтикой взламывания замков, которых они не вешали. Но пришли Таня с Валерием — и ребята кинулись в подготовку «Недели искусств». Можно увлечь шестнадцатилетних военизированной игрой, таинственностью ночных
16
17
операций, строительством «собственного» завода... Можно увлечь любым интересным, полезным делом. Любым. Но все-таки сказочное царство прекрасного поистине революционизирует трудные ребячьи души, подготавливает необратимые изменения. В этом я убедился в Салавате.
Много верных педагогических «ключиков» было найдено энтузиастами коммунарского движения. Но один из них оказался поистине золотым.
Именно он позволил добиться прочного, а не случайного завоевания ребят, завоевания, при котором, наконец, отпадает вопрос об инертности и всеядности. Попадание Пети или Вани в орбиту того или иного взрослого «фраера» не делает еще его убежденным преступником. Это чаще всего от скуки, от «чем бы заняться?». Дело же, предлагаемое коммуной, становится, хотя не легко и не сразу, убеждением.
Это кажется странным, но в беседе со многими из самых юных салаватских комсомольцев, с подростками выясняется, что в делах, в жизни своих организаций им не хватает идейности. Ведь от взрослых часто приходится слышать как раз иное: перекормили, мол, идейностью, в зубах навязли всякие громкие слова. Между тем мы мало считаемся с той истиной, что стократное повторение слова «коммунизм» еще не делает никого более идейным.
Так вот «золотой ключик» салаватской коммуны — классическая, неотразимая формула: романтика плюс идея. Одной романтики мало. Идея должна быть всерьез. И она должна быть не заклинанием, а руководством к практическому действию, причем сегодняшнему.
В один из вечеров долго засиделись — у Тани был день рождения. Как всегда, читали стихи, пели песни. А на следующее утро в семь часов, до школьных уроков и занятий в техникуме, коммунары уже собрались на занятия по обществоведению. В школе же многие из них, между прочим, пропускали, да чего греха таить, и сейчас пропускают уроки. В чем же дело? Занятия в «школе комиссаров» — это, кроме теории, еще и практика коммунарского действия. Ребята здесь учатся практической политике, они исследуют, скажем, проблему демократии и роль личности не только в «мировом масштабе», но и «как это у нас в коммуне», «не преувеличивает ли комиссар Лева Матвеев значения своей личности», как это все проявляется там, на улице. Тут уже знатоками, спецами оказываются те, «трудные», они объясняют, на чем держится авторитет вожака в «том мире». И тогда принимается решение в трудный третий поселок первую вылазку сделать всем в тельняшках, там эта тельняшка — высший авторитет.
Вскоре коммунары вышли за пределы Салавата. Было проведено несколько «культатак», как они это называют. На окрестные села — Васильевку, Дмитриевку, Зерган. Шли на лыжах, имея с собой фильмоскопы, комплекты репродукций и головы, начиненные стихами. Я читал восторженные отзывы, полученные из этих деревень, о вечере современного изобразительного искусства и вечере поэзии.
Все делается ребятами с молодым задором, с выдумкой, остроумно. Они ведь понимают, например, что слишком еще мало знают, чтобы с видом знатоков водить экскурсантов по выставке. Поэтому часто ведут экскурсию вдвоем, высказывают каждый свое впечатление о картине, спорят между собой и тем самым, естественно, втягивают в спор окружающих — получается всем интересно.
В деревне, куда выехали с одной из «культатак», развесили озорные объявления: «Если скучно на печи — собирайся, в клуб скачи». Зашли в сельский книжный магазин, увидели нераскупленные томики Макаренко. Тут же появились на заборах такие призывы: «Родители! Пока ваши дети маленькие, срочно читайте Макаренко».
Поскольку речь идет о необыкновенном успехе ребячьих мероприятий, нелепо было бы представлять себе дело, таким образом, будто их слова и их действия падали в темные, абсолютно ничего не видевшие массы. И в Салавате, и в окрестных селах имеются телевизоры, библиотеки, приезжают туда настоящие артисты. Секрет в другом — именно в том, что это мальчишки и девчонки, подростки — те самые, от которых иные по привычке ждут только дурных выходок, непослушания старшим, дерзостей. Секрет не в их артистическом мастерстве, не в высоком профессиональном уровне их лекций, хотя они всеми силами стараются избавиться от дилетантства: секрет в их искренности, напористости, высокой убежденности.
19
Романтика служения великой идее и реальной цели— это романтика высшей пробы. Это всерьез. За тем, кто умеет это предложить, идут не оглядываясь. Валерий и Таня сумели говорить с ребятами о формировании человеческих душ, как задаче, не менее сложной, чем те этапы революции, на гребне которых были ребячьи отцы и деды.
Каждый человек произносит высокие слова по-своему. И истинный смысл их определяется именно той разностью, с которой они произносятся. Что свое, что от самого себя вкладываешь ты в слова «революция» и «коммунизм», то они и значат для тех, кто от тебя эти слова слышит.
Идея — это когда слово не отрывается от дела и не парит высоко над ним, как воздушный шарик, готовый каждую минуту лопнуть. А дело может быть любое. Выставки и вечера поэзии. Пусть будет так. Только всерьез.
Но почему, повторю вопрос, потребовалась именно коммуна? Почему разработанная ею программа идеологической и воспитательной работы среди подростков не могла быть выполнена в рамках привычных форм, то есть через комсомольские организации школ, техникумов, профессионально-технических училищ, предприятий? Тут возникает ряд соображений вот какого рода.
Коммуна объединяет в своих: рядах народ очень разношерстный: и активных, боевых комсомольцев, и «трудную публику» с «улицы». Комсомольская же организация — это согласно уставу организация передовой, наиболее идейно и морально зрелой части молодежи. Но как же тогда вообще нам быть с так называемой проблемой подростков, которую создают совсем не те, кто может быть сегодня без сомнений принят в комсомол, а именно эти «трудные»? Ведь надо же, наконец, исходить из реальности и признать, что специфические возрастные интересы подростков в большей части своей находятся за пределами школы, завода, техникума. В широком смысле слова — на улице. А улица-то у нас не организована. Ее не возьмешь кавалерийскими наскоками и ударными рейдами. Улицу надо организовать. Это и делает салаватская ребячья коммуна. Исчезает то противопоставление «чистых» и «нечистых», которое так часто мешает перейти от разговоров о вовлечении улицы в сферу комсомольского влияния к практической реализации этой программы.
Дальше. Любой подросток, будь то рабочий парень, школьник или «фабзаяц», везде остается подростком — со своими интересами, увлечениями, со своими слабостями, таящими опасность Школьником, например, подросток является лишь пять-шесть часов в сутки, пока он находится в классе. А дальше он растворяется в общей массе своих сверстников и находится уже, в сущности, вне досягаемости педагогов и школьных общественных организаций. С другой стороны, если сегодняшний школьник уходит завтра на завод работать, он попадает уже в графу рабочей молодежи. И на него пытаются распространить совершенно взрослую общественную работу: шефство над новой техникой, когда у него еще и специальности-то нет, обсуждение соцобязательств, когда он и норму-то пока не выполняет, и т. д. И вот возникает практический вопрос: нельзя ли иметь в Салавате и в любом другом городе несколько разных подростковых организаций, объединенных не по формальному признаку — школа, класс, курс, группа, цех, бригада, а по местожительству и интересам.
А «Салаватская зажигалка» — это просто название альманаха, который выпускали салаватские коммунары. Хорошее, точное название.
Рассказом о «Салаватской зажигалке» мы ведь, по существу, вернулись к начальному тезису письма гражданки 3. Тезису о том, что все недостатки в воспитании детей и молодежи происходят якобы оттого, что воспитание у нас без религии. Салаватская коммуна лишь иллюстрация — одна из тысяч возможных — той непреложной истины, что успехи воспитания — от искусства педагогики, в том числе и социальной. А недостатки воспитания — от отсутствия такового искусства у тех, кто этим призван заниматься. Это относится как к профессиональным воспитателям — педагогам, так и к «воспитателям по совместительству» — будь то начальник цеха или кровный папаша собственного чада. Так что позвольте мне пошутить, видимо, это вопрос подбора кадров.
Письмо авторам
|
