Семён Венцимеров. Валеркин журфак. Часть 4.
ия в мозгу,
Что -- предпоследняя ступенька –
И в Кащенко... Юристы – те
Здесь подличали без стесненья.
Их учат этому? В тщете
Понять феномен их паденья
Духовно-нравственного. Есть
Причины общего порядка.
Идут в юристы те, в ком честь
Отсутствует, -- итожу кратко –
Подразделения пахан –
От службы сумрачной уставший
В ее бесцельности полкан,
Еще сильнее нас страдавший –
При портупее – от жары,
Вел нашу бражку к водоему,
Где, помня правила игры,
Мы (будто) изучали тему
Десантной высадки в трусах.
А из-за ближнего бархана,
Вгоняя нас и в смех и в страх
Ор доносился постоянно:
-- Проивогазы, вашу мать,
На морду! Зарывайтесь глубже!
Ползком! Зады не отставлять! –
Ох, до чего был туп и глуп же
Пахан соседей Кочержук!
Майор еще карьеру делал –
В энтузиазме не пожух,
Вокруг студентов шавкой бегал...
Я телеграмму получил:
Мой дед, приехавший лечиться –
Компартии Суоми чин –
В Кремлевку – надо ж так случиться –
Внезапно умер. И семья
Зовет с дедулей попрощаться.
До командирского дубья
Мне с той бедой не докричаться.
Был вечер. Завтра выходной.
-- Дуй, -- говорят друзья, -- прикроем!
Вот треники – вали домой.
Мы за тебя походим строем,
А на поверке покричим... --
Я дунул, с дедом попрощался...
Я только раз его живым
И видел: удалось, прорвался,
Как самый юный в СССР
Член комсомольского горкома
В Суоми с мамой. Был манер
Мой дед простых... А я, кулема.
Потом едва не погорел:
Взахлеб рассказывал в Союзе,
О том, что видел, подсмотрел...
Дед – ректором в партийном вузе
Компартии Суоми, он,
Агент давнишний Коминтерна,
Был мудр, коль выжил, и умен.
Меня учил нелицемерно
Беречь природу и держать,
Уж если дал кому-то, слово
И никого не обижать.
Гуманитарная основа
В нем генетически сильна...
Была... Я двое суток вздернут:
Туда – обратно – и без сна.
Пробрался... Дрыхнут... Не накормят
Друзья скитальца-пацана?
И тут орут:
-- Подъем, Тревога!—
И словно жаркая волна...
Силенок-то и так немного...
Поспать бы! Но меня силком
Майор Хорунжий самолично
Обвесил грубым вещмешком.
-- Ремень потуже! Так, отлично.
Теперь...
К оружию – бегом! –
И побежали – лесом, лесом...
А я нагружен вешмешком,
Что с каждым шагом больше весом,
Противогаз и автомат,
Лопатка шлепает по бедрам...
Еще чуть- чуть – и прямо в ад...
А батальон несется бодро...
Тут, амуницию мою,
Ребята на ходу снимали...
Ну, налегке-то я могу...
И Петя, тот, о ком певали
Частушки гескинские мы –
И он с меня снимает ношу...
Прости за глупые псалмы.
Недоброго словца не брошу
В твой алрес, мой товарищ, впредь...
Бежим, потом плетемся шагом
И снова вдаль – бегом... Терпеть!
Понятно, что трудней салагам.
Но нормативы сдали все.
Нет ни отставших ни погибших.
Тот день в житейской полосе
Повысил мнение о бывших
Солдатах.. Нас еще потом
Травили в погребе ипритом
В противогазах... Что ж, пройдем
И через это. Всем испытан –
И радостно, что не подвел...
Последним испытаньем было,
Когда я рацию завел –
И вдалеке заговорила
Труба, с задержкой повторив,
Что здесь я в микрофон гутарил...
И баста – все уходит в миф,
В легенду... Тот сезон состарил
Меня, поди, на десять лет.
Но в собственных глазах возвысил,
В судьбе оставил резкий след –
И память, и печаль, и мысль...
Ковров, Владимир и – Москва...
Вокзал и – «Разойдись!» команда...
Остриженная голова
И голос хрипловат – да ладно...
Опять, в который раз скажу:
-- Привет, Москва! Мы возвратились.
Я зла на сердце не держу
За то что тяжко потрудились
Мы на строительстве себя
На марш-бросках и полигонах,
Все – по уставу -- претерпя
Лишения – и на погонах
У нас появится просвет,
По две звезды слетят на плечи.
Пускай стал тоньше силуэт,
Стал уже фас и суше речи –
Писакам все во благо, впрок...
Избегший армии салага
Отменный получил урок.
Он и служившим был во благо.
Себя проверив на излом,
Мы убедились: мы в порядке.
И с пущей радостью возьмем
Свои учебники, тетрадки...
В нас незаметен переход
В степенную мудскую зрелость.
Еще в студента целый год
Нам пребывать, но что-то грелось
В мозгах неспешно и в душе.
Там что-то важное варилось,
Перепревало – и уже
Почти до точки сотворилось.
Семестр армейский послужил
Катализатором, усилив
На чувства и мозги нажим
Безжалостно и жестко вылив
Все суетное... В самый раз –
Готовы приступать к диплому.
И волю подкачали в нас...
Мы подтверждаем аксиому,
Что лучше школы нет, чем та,
Что армия дает мужчине.
Конкретность обрела мечта:
В нас офицерское отныне
Достоинство, прошу учесть,
Хоть аттестуют нас позднее,
Но старое понятье: честь –
Оно в нас проступало, зрея –
И вызрело в конце концов
В классическом своем обличье.
Остались мы строю бойцов,
Но нам теперь дано отличье
Звать в наступленье за собой...
Так журналист Сергей Борзенко
Повел солдат в кровавый бой,
О чем армейская газетка
Сочла нескромным поминать...
Мы ратоборствовать учились.
Доверься нам, Отчизна-Мать:
К тебе бойцами возвратились...
Поэма восьмая. (Сентябрь 1973 – январь 1974г. По идее – преддипломная практика) (Фотография Валерия Хилтунена. Напишем к нему четверостишие-подпись)
Поэма девятая. Вокруг да около диплома.
(Фотография Валерия Хилтунена. Напишем к нему четверостишие-подпись)
Под светлым куполом шаги –
Добра того не огребешься.
Дают - бери, бранят – беги,
Но от судьбы не оторвешься.
Мы подождем – свое возьмем
Кто тихо ходит, густо месит.
Журфак – какие судьбы в нем!
Кто весел, кто и нос повесит..
Огню не верь, воде не верь.
Поверь себе, идя к диплому.
Путь обретений и потерь...
Диплом подобен был парому:
Он должен нас перенести
К освобожденью от журфака,
От обязаловки спасти –
И это грустно так, однако...
Он -- самый странный, мой диплом.
Я в «Алом парусе» на письмах.
А их -- мешки – куда с добром!
В богатствах этих закулисных
Сто диссертаций нагребешь
Не говоря уж о дипомах,
Будь взяточник, медный грош
Беря за каждое, кулема,
Обогатился б... Но, увы, --
До взяток я не докатился,
Не стал объектом для молвы,
А значит – не обогатился.
А сколько там для ЦРУ
Добротного материала!
Нр социологам игру
Не портя, все же отдавала
Им те редакция мешки,
Педагогическим светилам
Под диссертации – горшки
Не боги обжигают... С Хилом,
Со мною, то есть, те мешки
Ассоциировались прочно.
И на конвертиках значки:
Кораблик с парусом – мне точно
Известно: до сих пор еще
Хранятся в очень многих семьях.
В тех письмах Хил был замещен...
Чем? «Алым парусом»... Зачем я
В Луганске на вокзале раз
У стенда «Комсомолки» терся?
Подвыпивший хохол как раз,
«АП» читая, подзавелся,
Спросил:
-- А хто вин, цей «АП».
-- Це я! –
Ответствую достойно.
-- Та не п.. ди, куди табе! –
Откомментировал спокойно
Хохлище и уп....овал...
В тех письмах жизнь страны вставал:
Кто от чего в ней бедовал –
Немеряно материала.
А десять лет всего назад
Брускова Лена для затравки
На потолок буфета взгляд
Направив, -- тема хоть для Кафки –
Сама себе строчит письмо –
Ведь старшеклассники – не пишут!
За десять лет так много смог
«АП», чей путь к успеху вышит
И Соловейчика трудом
И Щекочихина талантом,
Что предваряло мой диплом.
Я благодарен им, гигантам-
Предтечам... Мне-то миллион
Носила ежегодно писем
Совпочта... Авторам – поклон.
Мы в «Алом парусе» зависим
От этих писем на все сто...
Лазутина – моя шефиня
Галина... Так о чем и что
Писать, не опозорив имя?
О чем ребята пишут мне?
Об одиночестве – нередко.
О том, что жизнь их – как в тюрьме.
Что взрослых только их отметка
Интересует... А душа...
Чем наша почта интересна
И чем особо хороша –
Тем, что ребятам неизвестно
О самовластии ЛИТО,
Иначе говоря – цензуры.
И пишут лишь о том и то –
В разнообразии фактуры,
Что важно для правдивых душ.
«... Я не могу об этом с мамой...»
И это никогда не чушь,
А то, что стало острой самой
Бедой иль радостью души
Еще совсем не заскорузлой...
Пиши, страна, в «АП», пиши...
Боль ребятишек – тяжкий груз мой.
Не раз я мчался в глухомань
По их письму по бездорожью...
Ты рань меня, как прежде, рань.
Я не хочу, чтоб толстой кожу
Привычка выдубила мне...
Под «Алым Парусом» газетки
Нас было трое на челне.
И мы в газетке, как в разведке
И информация – наш бог...
Дверь кабинета – зазывала.
И каждый подивиться мог,
Что визитеру возвещала?
Мол, Щекочихин есть за ней,
Который Юрий свет Петрович
И Хилтунен с недавних дней
Валерий... Долго не откроешь
Ту дверь, понеже вдруг мысля
У двери, точно, остановит,
Когда увидишь опосля:
«Загальский Ленька»...
-- Во, буровит
«АП» -- подумает любой...
Индюк начальственного вида
Нам запретил играть с судьбой.
Знать, такова у нас планида.
Начальник тот душой был раб.
И наша новая табличка --
Кораблик с лаконичным «АП!»...
Здесь все же малость обезличка...
«Ап!» по английски значит – «Вверх!»,
А в цирке – трудный номер – «Выдай!».
Ну, ладно хоть совсем не сверг –
И мы пренебрегли обидой...
И продолждали свой кульбит
И наши пляски на канате.
Нет и секунды для обид...
-- Где «Алый парус»? Вот он, нате... –
О Щекочихине... Пришел
Он в «Комсомолку» годом раньше.
Его московский комсомол
В газетке воспитал, но в ранце
Жезл всесоюзного носил
Писаки вдохновенный Юрий.
Кто в «Комсомолку» пригласил –
Не знаю... Факт не встречен бурей
Сопротивления... Хотя
В «КП» к нам из «МК» не брали.
Из Мухосранска-городка –
Пожалуйста, «МК» -- едва ли.
Провинциалом управлять –
(В Москве квартира и «Кремлевка» --
Престижно, нечего скрывать) –
Намного легче... Все же ловко
Петрович проскочил в «КП»,
Притом, что выкормыш поэта
Аронова – вот так тебе,
Виновник полного запрета
На публикации стихов
Того, кто вровень с Евтушенко
Встал против танковых полков,
Вошедших в Прагу... Хорошенько
Поэта припугнула власть.
Рассыпали в печатне книгу.
Теперь вовеки не попасть
Ему в печать... Но власти фигу
Коллеги кажут из «МК»:
Берется вновь на заголовок
Из Сашина стиха строка –
И бьет она точней винтовок.
Так продолжалось много лет...
А Щекочихин – в «Комсомолке»
И я с ним рядом, шпингалет –
Сижу на письмах, их прополке.
А он в них лазить не любил.
Спонтанный он и поэтичный...
А я с народом связь крепил –
Такой у нас тандем отличный.
Я написавшим пацанам
Пишу короткие ответы.
А перлами, что шлются нам
Казенный серый слог газеты
Перебиваю – и в «АП» --
Живая жизнь во всем бараке
Сометском – собирай себе –
И комментируй... К этой бяке
Приставь обложечку «Диплом» --
И отличишься на журфаке
Сверхактуальностью... Причем,
Была возможност и без «бяки»
Рубеж финальный проскочить.
Так поступил, к примеру, Сема:
Опубликованное сшить –
И защищать, как род диплома
С пометкой «творческий»... Статей
Уже в «КП» прошло немало.
Чего бы проще: без затей
Собрал, сколол под вид журнала –
И не обременяй мозги.
«КП» б письмишком подкрепила.
А на журфаке не враги.
«КП» уже в Союзе сила...
Мне помнится тревожный день,
Когда Петровича забрили.
Тень не наводит на плетень
Шеф Игнатенко... Позвонили...
-- На проводе горвоенком!
-- Постойте там у телефона –
Косыгин позвонит! –
Столбом,
Поди, стоял ошеломленно
Полковник или генерал...
Совсем от службы неудобно –
В редакции служил, писал
Об армии весьма подробно
И из Ростова-на-Дону,
Где штаб военной был газетки,
И нам слал за одной одну –
Корреспонденции, заметки...
А тот несчастный военком,
Кто Юру в этот «рай» направил,
Так ошарашен был звонком,
Как наш начальник... Против правил
Сам Брежнев позвонил ему...
Тогда Алешка Черниченко
В струю попал – и потому –
Звонок... Генсекова оценка
Была благоприятна, но
Уж так главред заволновался,
Что стало в глазоньках темно,
Как если б сам проворовался.
А Черниченко написал
О бабушке. Гусей колхозных
Выхаживала... Бог спасал
Газету от, с покоем розных,
Командных телефонограмм...
Простите, убежал от темы –
Диплом ведь интересен нам.
В ассоциации ведь все мы,
Случается, вовлечены,
Что замечал и Паустовский...
Под «Алым парусом» страны
Писал я свой диплом московский...
Еще раз, впрочем, отвлекусь...
О Щекочихине. Наверно
Так в армии вошел во вкус,
Что сам увлекся беспримерно –
И оловянных собирать
Солдатиков азартно начал,
В чем Юру перещеголять
Не мог никто... Переиначил
Солдатское житье-бытье
В игрушечное это хобби
Ну, что же --- каждому свое.
Мог о солдатиках в захлебе
Рассказывать – и в них играл,
Тем успокаивая нервы.
Игрушкой той же занимал
Себя – все знают – Павел Первый...
О власти прессы... Власть была.
И посильней, чем у экрана.
Хоть комсомольскую несла
«КП» эмблему, вал кардана
В движенье приводил ЦК
КПСС – и мрачный Суслов
Тяжельникову – не слегка
Вправлял мозги не лезь, мол, в русло
Редакционных дел, сопляк!
Вот, первый секретарь, хоть прав ты,
Как комсомольский вождь, но так
Указано, что здесь, на Правды,
В своей газете ты – никто.
На белой плоскости табличек
Занятно было видеть, что
Писалась Правда без кавычек.
И здесь, на нашенской Флит-стрит
Грызня с подставами и «стуком»
В борьбе за должности царит.
И прогибаясь каучуком,
Интриговали – будь здоров,
Кто всех подлее – побеждали...
А должности редакторов
Партбонзы лично утверждали.
Газеты – легкие мостки
Меж властью и народной долей.
Газеты правили мозги
В согласии с цековской волей...
Но в лучших находил народ
Ответы на свои запросы/
И сам слал письма в свой черед.
Порой случались и доносы,
А чаще – жалобы на все,
Но были факты, были судьбы.
Затягивало в их лассо
И нас... Решали, точно судьи,
Как поступить с письмом-судьбой...
И я шел на работу с почтой
Так, как шахтер идет в забой:
Перелопачиваю то, что
В ребячьих душах и мозгах,
Их беды в свой мирок включаю.
Цейтнот меня держал в тисках,
Но, хоть и кратко, отвечаю.
В итоге написал о том,
Как одному с потопом писем
Надежней сладить в свой диплом
В условиях, когда зависим
Так от цензуры и ГБ,
О чем, конечно, между строчек.
Но жестко, доложу тебе,
Постукивавший молоточек
Существованье отравлял.
Зав. писем дядя Жора Скляров
Пример симпатии являл,
Но ни «Ребячьих комиссаров»
Ни прочих в штате не щадил:
За небрежение с нашей почтой
Позором грешников клеймил,
А что «стучал», так это точно.
Был случай: девушку одну,
Весьма приметную размером,
Отправил цербер наш ко дну.
Став отрицательным примером,
Им согнута в бараний рог.
Он к ней зашел без приглашенья.
Вступает Скляров на порог
В момент такого прегрешенья:
Та письма авторские рвет!
Уволили, конечно, с треском.
Под тяжким молотом живет
Редакция – и все же с блеском
Проводит миссию свою...
Уж как нам жить мешали, гады!
О той девице. Признаю:
Будь я в отделе пропаганды,
Наверно, тоже письма б рвал –
Такая в тех была скучища.
Не то у нас. Я кейфовал –
Уму и вдохновенью пища.
Кровоточащею была
Искристой и звенящей почта.
Она и ранила и жгла,
К себе привязывала прочно.
Предтеча, Ивкин Алексей,
Декады две сидел на письмах,
Был предан им душою всей.
Уж он-то был из верных, истых
Хранителей. И двадцать лет
Студентом числился журфака –
Неординарный камуфлет –
Деталь приметная, однако...
В «АП» -- дерзание, мечта.
Нет писем и заметок серых...
О том, какая скукота
В хранящих статус кво отделах:
С Подгурской связан инцидент,
Галиной – вывихнула челюсть,
Зевая... Скучный документ
Перелагая, так чтоб целость
Доклада втиснуть в репортаж...
Не позавидуешь девице...
Ну, шороху на весь этаж –
Вправляли челюсть ей в больнице.
О Щекочихине еще.
Точнее – о великом крестном.
Аронов властью не прощен.
Ну, хоть на Соловки не сослан,
Но, как Шевченко, запрещен,
Что популярности поэту,
Представь, добавило еще.
Его стихи не канут в Лету.
Спектакль, известный всей Москве,
Где – косвенно – и о журфаке,
Дал пищу каждой голове –
В нем времени больного знаки.
В нем заголовок из стихов
Аронова. Само творенье,
Как совести печальный зов,
Играет роль в спектакле... Мненье,
Что Жуховицкого шедевр
Без строк Аронова – пустышка.
В них – кульминации маневр.
Случайно? Не случайно. Вспышка
Прозрения была всегда
В стихах опального поэта.
Ну, что ж, читатель, глянь сюда,
Прими с открытым сердцем это...
Остановиться, оглянуться
Внезапно, вдруг, на вираже,
На том случайном этаже,
Где вам доводится проснуться.
Ботинком по снегу скребя,
Остановиться, оглянуться,
Увидеть день, дома, себя
И тихо-тихо улыбнуться...
Ведь уходя, чтоб не вернуться,
Не я ль хотел переиграть,
Остановиться, оглянуться
И никогда не умирать!
Согласен в даль, согласен в степь,
Скользнуть, исчезнуть, не проснуться –
Но дай хоть раз еще успеть
Остановиться, оглянуться.
Над каждым властен демиург...
Кто адресат сего творенья?
Он, Жуховицкий. Драматург –
И в пьесу взял для усиленья.
И мы послушно шли туда,
Где – вслух – взлетает мысль поэта...
Чем знамениты города?
Москва – та – чудесами света.
Занятных скопище чудес:
Царь-пушка. В жизни не стреляла.
Царь-колокол. А он не влез
На колокольню. Если мало,
То есть в Москве и Царь-поэт –
Не издававшийся Аронов...
Булат ведь у него сюжет
Взял, только в песне был Морозов
Для политесу. Речь о нем,
Дружившем пламенно с Булатом.
И здесь мы песню приведем
И познакомим, чтоб охватом
Судьбы поэта зацепить
И вас, моей судьбы читатель.
Не станет, думаю, вредить
Ему сегодняшний издатель...
За что ж вы Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват.
Она сама его морочила,
а он ни в чем не виноват.
Он в старый цирк ходил на площади
и там циркачку полюбил.
Ему чего-нибудь попроще бы,
а он циркачку полюбил.
Она по проволоке ходила,
махала белою рукой,
и страсть Морозова схватила
своей мозолистой рукой.
А он швырял большие сотни:
ему-то было все равно.
А по нему Маруся сохла,
и было ей не все равно.
Он на извозчиках катался,
циркачке чтобы угодить,
и соблазнить ее пытался,
чтоб ей, конечно, угодить.
Не думал, что она обманет:
ведь от любви беды не ждешь...
Ах Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня?
Ведь сам по проволке идешь!
Поэтовых раздумий знаки
И в строчках Сашиных о том,
Что, дескать, если нет собаки,
Сосед не попадет в дурдом...
Если у вас нету дома, пожары ему не страшны
И жена не уйдет к другому
Если у вас, если у вас
Если у вас нет жены
Нету жены
Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед
И с другом не будет драки
Если у вас, если у вас
Если у вас друга нет
Друга нет
Оркестр гремит басами
Трубач выдувает медь
Думайте сами, решайте сами
Иметь или не иметь
Если у вас нету тети, то вам ее не потерять
И если вы не живете
То вам и не, то вам и не
То вам и не умирать
Не умирать
Оркестр гремит басами
Трубач выдувает медь
Думайте сами, решайте сами
Иметь или не иметь
Иметь или не иметь.
Такого стихотворца власть
Столкнула в яму... Самодуры!
В гордыни грех не страшно впасть?
Льстецам, подонкам – синекуры,
Поэту Божьей воле – шиш...
В свой день рождения однажды
Ждал в гости Сашу – но, шалишь:
Не вынеся в дороге жажды,
Пошел с Булатом возливать –
И позабыл про день рожденья.
Хотя бы буду вспоминать,
Что обещал... По части пенья
В компашке были и свои
Ревущие под струны барды.
Булат и Саша не свели
С ума и не смешали карты.
Юмашев, Двоскина – задор...
Минаев и Шамиль Абряров,
Да я в придачу – чем не хор?
Корпоративных гонораров
Друзьям за пенье не плачу –
Вовсю сам с ними отрываюсь...
Вновь на диплом переключу
Вниманье. Каюсь – отвлекаюсь...
Но, впрочем, вот еще одна
Необходимая ремарка –
О Муравьевой... Не видна
На полосе... Но нет подарка
Ценней: литературный дар
Она коллегам посвящала.
Пройдет по тексту – светозар!
Творенья наши очищала
От незамеченной трухи,
Рукою твердой укрощала
Стремленье взбросить чепухи,
Талантом ярким восхищала...
Эргономический диплом
Я защитил. Да не без блеска.
Кому-то, может быть, потом
При добавлении гротеска
Он в диссертацию вошел...
Историк, разыщи в завалах,
Коль изучаешь комсомол...
Трудов положено немалых.
И, ежели к исканям зуд,
То мой диплом, как на экране
Подсветит жизнь, облегчит труд –
И диссертация – в кармане...
Ну, все... Повез судьбы паром
Нас прочь от пристани журфака...
В кармане новенький диплом –
Сертифицирован писака:
На лбу пришлепнут синий штамп.
Читайте: «Гений. Годен вечно!»
К концу подходит дифирамб...
Так было время быстротечно,
Когда, казалось, что трудна
Невероятно наша доля
Студенческая... Не видна
Вся ширь и даль в начале поля.
Но вот мы поле перешли –
И вдруг в печали осознали,
Как много радости нашли
На нем, как много потеряли,
Закончив трудный переход...
Ах, если б нам подзадержаться
В той ипостаси хоть на год...
Ан – баста! Время собираться –
Страна в нас верит и зовет
В жизнь настоящую включаться...
Но эхо светлых дней живет
В душе – и отголоски счастья
Нам озаряют новый путь.
Послами университета,
Выпячивая гордо грудь,
Выходим в мир... Встречай, планета...
Нас разбросает по стране,
А вскоре – и по разным странам...
Но светит и тебе и мне
Маяк высотки... Осиянна
Судьба – и университет –
Ее счастливая вершина.
За нами славный факультет –
И наша связь нерасторжима.
Поэма десятая. Куда привела судьба (пока не написана. Но материал есть) (Фотогрфафия Валерия Хилтунена. Напишем к нему четверостишие-подпись)
Поэма одиннадцатая. Я, Ольга, дочь журфаковца
(Фотография Ольги с папой. Напишем к ней четверостишие-подпись)
Подружка верная и я –
Мы обе из максималистов.
Нам дай покруче бытия,
И к жизни интерес неистов.
И мы с ней постучались в ШЮЖ,
И с ранней юности – с журфаком.
А взялся, говорят, за гуж,
Вся жизнь под перышком, как знаком...
Я, собственно, могу начать
И с зарождения: в затакте
Взяла участие печать –
В занятном, необычном факте
Валеры Хилтунена роль
Не будь судьбой не оцененной.
В земную брошена юдоль,
Чтоб быть с рожденья вовлеченной
В проект того из чудаков,
Кого из тени папа вывел
Из под запретов и замков --
Газетный яркий очерк выдал.
А в нем – кусает локти власть,
Дивится и бомонд московский –
С идеей небывалой всласть
Юродствует чудак Чарковский:
Мол, деток надобно рожать
Не в тряпочку, как встарь, а в воду.
Отец на мамочку нажать
Смог, начиная эту моду –
И я русалкой рождена,
До двух годков росла в бассейне...
Каких потом еще страна
В отцовых очерках идей не
Вычитывала впопыхах –
И папа многие идеи
Проверил не на чужаках –
На нас! В неслабые затеи
Семейство все вовлечено ---
У Хилтуненов же коммуна.
И вроде так и быть должно:
Опять оттчаянно и юно
Он, невзирая на года,
Уносится в командировку
Куда? Неведомо куда –
На край земли, за калибровку,
На грань привычного, порой
За грань, за грезой, синей птицей.
Он – очерков своих герой –
Когда-нибудь угомонится?
Слегка журфаковка и я,
Такого же как он замеса.
Во мне ко вкусу бытия --
Всегда без меры интереса.
Я острой жизни не боюсь –
То в синем небе с парашютом,
То к партизанам уношусь,
Жестоким, кровожадным, жутким.
С ребенком и без языка
Одна в Финляндию умчалась...
И ничего в судьбе пока
И никого я не боялась...
Когда в машине всей семьей
Перевернулись в финских скалах –
И я ушиблась головой,
То боль терпя, семью спасала.
Сперва, еще не отрубясь,
Звонила финнам в чрезвычайку...
Уж если я за что взялась...
На крыльях обгоняю чайку...
Я даже в депутаты здесь,
В Финляндии, уже стремилась.
Гремучая по жилам смесь
Течет, бурлит, как Божья милость...
Ползут минуты, мчатся дни
И чередуются этапы.
Из детства помнятся одни
Отъезды и приезды папы
И сказки странные его,
Рассказываемые на ночь.
Уже не помню – кто кого,
Сюжеты позабылись напрочь...
Не странно ль: что журфак – его
Возлюбленная альма матер,
Не знала в детстве ничего,
А может, в некий мнемо-кратер
Та информация ушла –
И там бы, точно, потерялась.
На бабушка ее спасла.
Она дотошно постаралась
Меня о папе просветить
Включая и образованье.
Теперь-то точно не забыть.
Хотя – к чему мне это знанье?
Про папин с мамой журнализм,
Конечно, знала я и раньше,
Детально не вникая в жизнь.
В негативистском юном раже
Неактуален был вопрос
О папином образованье.
Он в «в Комсомолке» рос и рос,
В коммуне обретя призванье.
Казалось, он родился в ней,
В той незабвенной «Комсомолке»
Ее феноменальных дней,
От коей нынче лишь осколки.
Он положеньем рисковал –
Бесстрашный, исренний, тщедушный...
Меня журфак к себе не звал,
К нему осталась равнодушной.
И слово вещее не жгло –
Без вдохновенья «сочиняла».
Хоть что-то в генах перешло,
Оно себя не проявляло
В час выбора. И я – лингвист.
В чем тоже папино в основе.
Вне языков – не журналист –
Одно из базовых условий.
Я забегала на журфак
К подружке – выпить с нею чаю...
Выходит, так или не так,
А все ж его в судьбу включаю.
Журфаковских мой папа был
Всегда в горниле чувств полярных.
Немало тех, кто не любил,
Полно – навечно благодарных.
Он – папа. Снисхожу к нему,
Чтоб обсудить любые темы.
Он – столп надежности в дому,
На коего в надежде все мы.
Его не трогают года.
Жить папе так же интересно,
Как в дни журфака. Как всегда.
И людям рядом с ним – не пресно...
Послесловие
(Фотогрфафия Валерия Хилтунена. Напишем к нему четверостишие-подпись)
Когда мы жили на Земле,
Там жили Сталин и Гагарин...
О нас один упрямый парень
Зарубки делал на скале.
Когда мы жили на Земле,
Вели Учители за руку
И в жизнь и в чистую науку,
Когда мы жили на Земле.
Когда мы жили на Земле,
Мы были молоды и смелы
И взгляды – пламенные стрелы
Сверкали лазером во мгле.
Когда мы жили на Земле,
Мы жить по совести учились
И наши души так лучились,
Когда мы жили на Земле.
Когда мы жили на Земле,
То мы о подвигах мечтали,
С улыбкой к звездам улетали,
Не грезили о барахле.
Когда мы жили на Земле,
То мы на ней везде бывали...
За нашу веру воевали,
Когда мы жили на Земле.
Когда мы жили на Земле,
Мы ликовали и страдали,
Сердца любимых, как медали
К нам прикреплялись на заре...
Когда мы жили на Земле,
Сверкнули искоркою мига...
Пусть правнукам расскажет книга
О том,как жили на Земле...
Содержание
Пролог (от автора)
Поэма первая. Я, Валерий Хилтунен...
Поэма вторая. В «Комсомолку». На шестой этаж...
Поэма третья. (Февраль-июль 1972 г.
Поэма четвертая(Июль-август 1972 г.)
Поэма пятая ( Сентябрь 1972 – январь 1973 г.)
Поэма шестая (Февраль-июнь 1973 г.)
Поэма седьмая... Равняйсь! Смирно!...
Поэма восьмая. (Сентябрь 1973 – январь 1974г. По идее – преддипломная практика)
Поэма девятая. Вокруг да около диплома.
Поэма десятая. Куда привела судьба (пока не написана. Но материал есть)
Поэма одиннадцатая. Я, Ольга, дочь журфаковца
Послесловие
( Последняя страница обложки)
Цена: бесценно!
В судьбе – навечно – университет,
Маяк и крепость, опора в судьбе...
Ровесник! Сними-ка очки-велосипед –
Я все рассказал о времени и о тебе...
Семен Венцимеров
(Конец последней страницы обложки)
Письмо авторам
|
